Архитектор который построил античный дом

Архитектура времен Екатерины II

Те, кто помнил елизаветинский Петербург, сразу же заметили бы произошедшие с городом перемены. На его просторах воцарился иной, чем при Елизавете Петровне, архитектурный стиль: на смену вычурному барокко пришел строгий и величественный классицизм. Произошло это почти в конфликтной ситуации, когда в начале 1760-х годов гений барокко Ф. Б. Растрелли спланировал в свойственной ему манере новый Гостиный двор на углу Садовой и Невского проспекта. Пришедшей к власти летом 1762 года Екатерине II проект Растрелли не понравился, в чем ее горячо поддержали купцы – ведь им предстояло платить немалые деньги за все барочные завитушки! И тогда проектирование Гостиного двора поручили Ж. Б. М. Валлен-Деламоту – французу, ставшему с 1759 года академиком Академии художеств. Обиженный великий Растрелли отошел от дел, его время прошло. Валлен-Деламот работал в стиле классицизма, который отвечал вкусам императрицы и соответствовал мировоззрению эпохи Просвещения. Так случилось, что приход Екатерины II на престол совпал со сменой барокко на новый художественный стиль – классицизм.

Ф. Дюрфельдт. Здание Академии наук со стороны Невы. 1792.

Если барокко с его завитушками, капризными изгибами, аллегориями, пышной декоративной отделкой шло капризнице-императрице Елизавете Петровне, оставившей после себя роскошные Зимний, Царскосельский, Петергофский дворцы и Смольный собор работы Растрелли, то эстетике Екатерины II более соответствовал ясный, гармоничный, соразмерный и благородный стиль классицизма. Смыслом построек, сооружений становится рациональность, простота и естественность. Не случайно Екатерина II зло высмеивала столь характерные для предшествовавшей эпохи символические храмы «невесть какого дьявола, все дурацкие несносные аллегории и притом в громадных размерах, с необычайным усилием произвести что-нибудь бессмысленное». Она же писала, что ненавидит фонтаны, которые «мучают воду», делают ее неестественной. Это не означало, что здания елизаветинского барокко стали разрушать или перестраивать. Нет! Особенность той эпохи состояла в умении архитекторов сочетать новую и старую архитектуру.

Считается, что классицизм в России в своем развитии прошел определенную эволюцию. Сначала в нем было сильно влияние идей французского классицизма. В этом стиле работал Валлен-Деламот. С начала 1760-х годов он строил не только Гостиный двор, но и Малый Эрмитаж, Академию художеств (вместе с А. Ф. Кокориновым), Новую Голландию (вместе с С. И. Чевакинским). Затем, примерно с 1780-х годов, на место возвышенной и несколько суровой архитектуры французской школы пришли ясные, изящные формы, уходящие корнями к гению итальянской архитектуры XVI века Антонио Палладио. Признанным старшиной архитектурного цеха был Александр Филиппович Кокоринов. Он построил здание Академии художеств на Неве. Ему помогал Жан Батист Мишель Валлен-Деламот. Необычайно талантливы были другие архитекторы Екатерины: Антонио Ринальди с его Китайским дворцом и Катальной горкой в Ораниенбауме, а также Гатчинским и Мраморным дворцами в Петербурге, Иван Старов с его Таврическим дворцом (1783—1789) и Троицким собором Александро-Невской лавры.

Л. Тюмлинг. Здание Почтамта.

В Петербурге стали популярны многочисленные постройки Джакомо Кваренги: здание Академии наук, Эрмитажный театр, Александровский дворец в Царском Селе. Позже Кваренги построил Конногвардейский манеж и Смольный институт. С Кваренги соперничал Чарлз Камерон – создатель знаменитой Галереи в Царском Селе, а также Павловского дворца, строительство которого началось в 1780 году.

В том же ряду архитекторов находился Н. А. Львов – создатель Главного почтамта. Конечно, было немало ярких мастеров с собственной манерой, которая не укладывается в схему классицизма. Они пытались совместить в своих творениях принципы барокко и классицизма. Таков был Антонио Ринальди – создатель Мраморного дворца, в котором чудесным образом достигнута гармония этих стилей. Тем не менее классицизм победил и стал определять внешний вид города. Нельзя не упомянуть и Юрия Фельтена с его изящной Чесменской церковью и всемирно известной решеткой Летнего сада (1773—1784). Фельтену принадлежит и грандиозный проект оформления гранитных набережных Невы, рек и каналов в Петербурге. В итоге топкие берега Глухой речки превратились в изящные изгибы набережных Екатерининского канала, засверкала в пышном кружеве чугунных решеток широкая Фонтанка. В тон и стиль этому начали сооружаться через реки каменные мосты, была облицована гранитом Петропавловская крепость.

Два блестящих архитектора – В. И. Баженов и М. Ф. Казаков – представляли московское направление в архитектурном классицизме. Баженовские Царицынский дворец и знаменитый Пашков дом на Моховой – несомненные архитектурные шедевры. Казаков упражнялся в перестройке Кремля (здание Сената), воздвиг Главное здание Московского университета и Петровский дворец, а также столь популярное среди обитателей нашей страны здание Благородного собрания, более известное как Дом союзов с великолепным Колонным залом. Если московские постройки классицизма не определяли архитектуры всей Москвы, то сооружения петербургских коллег Баженова и Казакова принципиально изменили вид северной столицы, и к концу XVIII века она выглядела как новый город, который с гениальными дополнениями К. И. Росси, А. Д. Захарова, О. Монферрана и других дошел до наших дней.

Екатерина II не любила Москву с ее, как она писала, утомительным многолюдьем и зловонием. То ли дело Петербург – «эта чопорница, моя столица!» (так писала Екатерина о Петербурге). Специальной Комиссии о каменном строении А. В. Квасова была дана полная воля и неограниченные средства. Комиссия разработала перспективный план реконструкции центра столицы, суть которого состояла в перестройке улиц так, «чтоб все дома в одной улице состоящие одной сплошною фасадою и вышиною построены были». Конечно, подобные идеи прямо вытекали из концепции «полицейского» государства, основанного еще Петром I и поддержанного Екатериной II. Но эта перестройка, благодаря гению мастеров, не превратила город в скучный плац среди рядов казарм.

В. И. Баженов. Панорама усадьбы Царицыно.

Империи не существует без монументов. Обелиски, львы во всевозможных видах, конная статуя героя – верный признак имперской столицы. Екатерининская эпоха создала монументы во множестве. На смену петровскому деревянному обелиску в память Гренгамской победы 1720 года, что стоял на Троицкой площади, а также непрочным триумфальным воротам Елизаветы Петровны из дерева во времена Екатерины приходят бронзовые и мраморные монументы, создаваемые по древнеримскому и французскому образцам. Так, К. Б. Растрелли более 30 лет (1716—1747) работал над конной статуей Петра Первого, повторяя стиль скульптуры Марка Аврелия в Риме. Но творение Растрелли, как и другой конный монумент скульптора А. Мартеллия, не были при Елизавете поставлены на площадях. К царствованию Екатерины II эти памятники в стиле барокко уже устарели, и растреллиевский Петр Великий так и простоял больше полувека в сарае, пока в 1801 году его не извлек на свет божий Павел I и не водрузил перед Михайловским замком, да и то назло матери. Екатерина II была весьма внимательна к монументальному увековечению своего царствования.

Вид реки Фонтанки.

В Царскосельском парке одна за другой появлялись памятные колонны: Морейская (1771), Чесменская (1771—1778), Кагульский обелиск (1771), в городе на Марсовом поле был поставлен обелиск «Румянцева победам» (1799), а спустя два года – памятник А. В. Суворову. И все же самым важным монументом екатерининской эпохи нужно признать знаменитый Медный всадник, ставший сразу же и на века символом имперского Петербурга.

Сооружение его стало подлинной эпопеей. Создатель его французский скульптор Этьен Морис Фальконе был приглашен Екатериной II в 1766 году для создания памятника Петру I. Здесь он даже получил звание академика Академии художеств. В 1770 году недалеко от Лахты была найдена огромная гранитная скала «Гром-камень», ставшая пьедесталом конной статуи Петра Великого. Камень на баржах доставили из Карелии и сгрузили на берег. Для народа, столпившегося вокруг, это было грандиозное, фантастическое зрелище. Каменная гора «сама» сползла с судна и «покатилась» к указанному месту по желобам на десятках медных шаров. Но скоро начались проблемы: Фальконе хотел придать скале нужную форму, обработав ее, а все вокруг возражали – погубить такой красивый «дикий» утес! Но Фальконе был упрям: «Я делаю пьедестал для статуи, а не наоборот!»

Открытие монумента Петру I. Фрагмент. А. К. Мельников с рисунка А. П. Давыдова. 1782.

Необычный план монумента созрел у него еще в Париже: всадник должен не просто стоять на скале, а взлететь на нее как будто с разгона, в энергичном движении. Возле мастерской был построен специальный помост, на который сотни раз подряд на глазах скульптора влетали и застывали всадники на лошадях из дворцовой конюшни. Лучшими были два прекрасных коня – знаменитый Бриллиант, любимец Екатерины II, и Каприз. У Фальконе сложились тяжелые отношения с Иваном Бецким, близким императрице человеком, ставшим руководителем проекта. Ссоры у них начались сразу же по прибытии Фальконе. Бецкой пытался давать указания скульптору, а тот жаловался на своего куратора самой государыне. Бецкой советовал Фальконе подражать великолепной статуе Марка Аврелия, но тот упрямо шел своим путем. При этом француз был капризен, вечно всем недоволен, отказывался брать русских в ученики.

Еще в Париже он поразил своих русских нанимателей тем, что не согласился на предложенный гонорар в 300 тысяч ливров и сказал, что работа будет стоить 200 тысяч, а лишнего ему не нужно. Прибыв в Петербург, он изматывал Бецкого требованиями разного рода. Потом скульптор запросил 200 тысяч ливров прибавки, но их ему уже не дали… Удивительно, но за 12 лет жизни в Петербурге Фальконе встречался с императрицей всего лишь пару раз. По каким-то неизвестным нам причинам Екатерина избрала письменную форму общения с ним, и до нас дошел почти целый томик этой пространной переписки. Осенью 1777 года памятник был почти закончен, оставались только штрихи… Но и силы мастера были на исходе. Денег из казны не платили, Екатерина прервала свою многолетнюю переписку с Фальконе и молчала в ответ на отчаянные жалобы скульптора на Бецкого, бездарных помощников, ленивых рабочих. В общем, Фальконе решил уехать… Он потянул еще год и с тяжелым сердцем покинул русскую столицу осенью 1778 года. Его главное творение, его душа осталась здесь, совсем близко от берега Невы. Не довелось Фаль коне увидеть открытие своего памятника в 1782 году – его не пригласили… Дело Фальконе завершил Ю. М. Фельтен.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.