Дом который построил гольман

Бывает так, что открывается построенный недавно объект, а вы понимаете, что нечто подобное уже было в вашей жизни? 

Конечно, все уже было в моей жизни (смеется). Ну, вот, например, сейчас обсуждают ЗСД или развязки на КАДе. Но мало кто помнит, что первую двухуровневую дорогу мы построили еще в 1960-х, и было это в Солнечном. Там задумали детский городок. Тогда «Главленинградстрой» возглавлял Александр Сизов, очень яркий руководитель, позже ставший «мэром» Ленинграда. Он и поручил строителям, каждому тресту, построить в этом городе какой-то объект для детей. Мне как руководителю ДСК №6 достался мотовелотрек, он и сейчас действует. Это было единственное в России транспортное сооружение в двух уровнях, с эстакадой. Много позже появились мосты Охтинский, Литейный…

Вы, руководители высшего звена советских лет, имели возможность бывать за границей, в США. А строили потом что-нибудь этакое, «американское»?

Всем тогда руководила партия, и было все достаточно сложно. Но есть в городе одно из самых моих любимых зданий — ВНИИ Галургии на проспекте Народного Ополчения. Он построен по уникальному проекту архитектора Александра Жука (БКЗ «Октябрьский», Театр юного зрителя и др. — «МР»), высота его — 88 метров. Если встать в середине двора и поднять голову, увидишь «Америку». В годы, когда мы строили это здание, нам казалось, что именно так должна выглядеть Уолл-стрит. К сожалению, здание задвинули вглубь улицы. Чиновники побоялись, что оно будет доминировать над проспектом.

Есть здания в городе, мимо которых вам трудно пройти спокойно — что-то яркое вспоминается?

На Васильевском острове, у метро «Приморская», есть дома по 18 этажей, их еще называют «дома на ногах». Помню, в спешке осматривал строительство, был на самом верху, оступился и практически сорвался вниз — повис на высоте 60 метров, вниз головой. Но, просто повезло, случайно зацепился брючиной за арматуру! Хорошо, что брюки были с запасом прочности по советскому ГОСТу. Потом уж меня подхватили. Был бы на мне новомодный кашемир, не говорил бы я вам сейчас все это. Конечно, такое не забудешь!

Мы порой строили быстрее, чем они чертили. В итоге один квартал на озере Долгом родился так: молодая женщина, архитектор, учитывая, что кварталы были типовые, взяла зеркало, положила на чертеж и перерисовала его в зеркальном отражении. Сегодня, безусловно, у архитекторов бОльшие возможности, чтобы выразить свои идеи.

Районы, которые вы строили в 60-80 годах, мы называем «спальными» не без доли уныния. А как тогда воспринималась такая однотипность?

Тогда мы это даже не обсуждали, мы жили в диком темпе, в потоке. Нужно было сдавать два миллиона квадратных метров жилья в год в 100 процентной готовности, а была еще госприемка. Мы эту тематику даже не обсуждали. И потом, для нас эти все дома и кварталы не были такими уж однотипными, каждый объект был привязан к местности, имел свои конструктивные особенности. И это строительство необходимо вести очень быстро, — и мы так и делали! Мы все время довлели над «Ленниипроектом», который должен был выпускать документацию, но не всегда за нами успевал. Мы порой строили быстрее, чем они чертили. В итоге один квартал на озере Долгом родился так: молодая женщина, архитектор, учитывая, что кварталы были типовые, взяла зеркало, положила на чертеж и перерисовала его в зеркальном отражении. Сегодня, безусловно, у архитекторов бОльшие возможности, чтобы выразить свои идеи.

Наступили 90-е, не стало СССР, что помогло сориентироваться и встать на новые, коммерческие, рельсы?

Было много вольностей, приходилось выкручиваться каждый день, здесь и сейчас. Представьте, в какой ситуации оказались строители: раньше задачи и план мы получали от обкома партии и правительства, и по этим командам работали. И вдруг: команд нет, а работать надо. А деньги откуда брать? Раньше у нас были госкапвложения, строили от бюджетов заводов, фабрик, вдруг всего этого не стало. И мы тогда и придумали строительство за счет жильцов, первый прообраз ипотеки. Благодаря этому и выжили. Правда, проблемы все равно остались — на детские сады, школы, другие соцобъекты не было бюджета, их просто перестали строить, и сейчас это отзывается. Если мы в советские годы строили по 36 школ и детских учреждений в год, то сейчас строят единицы.

Как выстраивались отношения с властью ? Началось время небоскребов, протестов…

Я в строительстве работаю очень давно, и скажу, что никогда не строил объекты, которые не были официально зарегистрированы, не имели официальных разрешений. И все равно вопросы возникали. Как, например, с «Финансистом» на Васильевском острове. Когда были готовы все согласования, получена необходимая документация, меня вызывает губернатор Валентина Ивановна Матвиенко и говорит, чтобы я этот объект не строил. Ей казалось, что именно там объект такой высоты строить нельзя. Но я понимал, что это ее чисто эмоциональное восприятие, и поэтому с ней не согласился и здание все-таки построил. Это было очень серьезно — идти против губернатора. Меня проверяли постоянно какие-то комиссии. Но мы с архитектором Евгением Герасимовым отстояли объект, и сегодня комплекс смотрится очень неплохо. Подобные вопросы постоянно возникали, но Валентину Ивановну я очень уважаю как суперкомпетентного руководителя. Лучше переговорщиков я просто не видел.

Немного о вашем депутатском периоде. Отличалась ли работа в первом и четвертом созывах ЗакСа?

Очень отличалась. Когда начались самые первые заседания, у нас не было ни регламента, ни устава города, ни опыта работы. Каждый депутат считал себя главным. Полгода мы только избирали спикера! Обсуждали немыслимые предложения: переименовать Законодательное собрание в Городское, образовать «Сенат Санкт-Петербурга» и даже «Принять документ о системе власти в России». Когда началась борьба за право контролировать городской бюджет, доходило до рукоприкладства. Но мы добились решения о том, что бюджет должен утверждать ЗакС. Правда, тогда бюджет умещался в папке докладчика. А в мой четвертый срок его уже привозили на грузовике. Между прочим, я очень горжусь процедурой, которую я ввел в парламенте — с трибуны поздравлять депутатов с днем рождения. Ничего особенного, но это быстро сплотило нас. А что касается последних лет, мне кажется, что ЗакС все меньше принимал и принимает новых законодательных решений. Все идут бесконечные отмены или изменения старых законов, такое топтание на месте.

Помню, тот же «Финансист» сфотографировали с Литейного моста, чтобы показать, как он якобы портит эту небесную линию. А до дома километров пять! И что такое «небесная линия» в этом случае? Никто и сегодня не может дать внятного, в законодательных терминах, определения. Его просто нет.

Ваше отношение к высотности в городе, к «небесной линии Петербурга».

В советское время таких проблем даже не стояло, тогда высотность воспринималась куда спокойнее. Если объект был согласован, утвержден, это означало — мы строим. Было негласное понимание, что в центре города выше здания Эрмитажа строить нельзя, и все. А таких слов, как «небесная линия Петербурга» мы и не слышали. Эрмитаж и был той самой небесной линией. А что до критериев… Их придумали, я думаю архитекторы-неудачники, чтобы тормозить хорошие проекты. Помню, тот же «Финансист» сфотографировали с Литейного моста, чтобы показать, как он якобы портит эту небесную линию. А до дома километров пять! И что такое «небесная линия» в этом случае? Никто и сегодня не может дать внятного, в законодательных терминах, определения. Его просто нет. Я к высотности отношусь нормально, если проект прошел градостроительный совет, согласован — надо строить. Чтобы не было таких случаев, когда дом построили, а потом он называется градостроительной ошибкой, и надо сносить этажи. Мне кажется, что «небесная линия» — это что-то внутри нас. Чувство гармонии с городом. У каждого — своя небесная линия.