В крыму в гурзуфе у моря я построил себе дом в четырнадцать комнат
Крымское солнце Константина Коровина
Фото. Константин Коровин. Гурзуф. 1914
Константина Коровина (1861-1939 г. г.) называют “Моцартом живописи”. И в этом нет и тени преувеличения, потому что его картины вызывают чувство восторга своим неподражаемым колоритом , всепроникающим светом и радостью бытия…
Ученик А. К. Саврасова и В. Д. Поленова, он не раз говорил, что у него «нет направления и нет моды», а в своем творчестве он старается передать безусловную радость и красоту окружающего мира.
Сотрудничая с известным меценатом, промышленником Саввой Ивановичем Мамонтовым живописец принимает участие в оформлении более трех десятков постановок Русской частной оперы, а впоследствии успешно сотрудничает с Большим и Мариинским театрами.
Константин Коровин — человек самых разносторонних талантов : первый русский художник-импрессионист, декоратор, архитектор, педагог, писатель, оставивший нам замечательное литературное наследство…
С именем Константина Коровина связана подмосковная дача Поленова. Много пленэрных работ будет написано в Охотино, где художник в 1897 году построит небольшой дом. В 1880-х годах живописец начинает выезжать в Европу , в Париж, где знакомится с новейшими течениями в искусстве, в 1890-е побывает на Русском Севере.
Но, пожалуй, самые яркие и жизнерадостные картины Константин Коровин напишет в начале ХХ века в солнечном Крыму.
Константин Коровин. Пристань в Гурзуфе. 1914
Впервые художник посетит Крым в 1889 году. К этому времени у него сложится собственная техника, которую потом назовут “русским импрессионизмом” – техника живых и ярких красок, сильного мазка, способного запечатлеть неуловимые солнечные блики крымской природы и морских пейзажей.
Константин Коровин. Пристань в Крыму. 1914
В 1904 году Константин Коровин побывает в гостях у друга юности А. П. Чехова в Гурзуфе, где писатель из скромной татарской сакли сделает себе дом.
Вот тогда-то художник и принимает решение выкупить участок земли неподалёку от дома А.П. Чехова и построить собственную виллу . В 1911 году строительство дома будет завершено.
«В Крыму, в Гурзуфе, у моря, я построил себе дом в четырнадцать комнат. Дом был хороший. Когда вы просыпались, то видели розы с балкона и синее море.… С террасы были видны Одалары — две большие скалы, выступающие из моря, «пустынные скалы»…На скалах этих никто не жил. Только со свистом летали стрижи. Там не было ни воды, ни растительности»- писал К.А. Коровин.
Виллу Константин Алексеевич назовёт «Саламбо» в память о балете А. Ф. Арендса по роману Г. Флобера, к которому он рисовал декорации для Большого театра. В доме у Коровина побывали многие его знаменитые современники – артисты, писатели, художники. Среди них были Суриков, Репин, Куприн, Мамин-Сибиряк, Горький. А одна из двух скал Гурзуфа, что напротив дома Константина Коровина , будет переименована в скалу Шаляпина – его божественной красоты и силы голос когда -то звучал отсюда.
Мастерская Константина Алексеевича была со вкусом и изяществом обставлена — старинная темно-красная мебель, стены отделаны коричневым деревом.
Константин Коровин . Вид с террасы. Гурзуф. 1911
На балконе мастерской Коровин пишет несколько превосходных этюдов – «Балкон в Крыму», «На террасе», «Вечер. Интерьер» и множество других.
Это — невероятно плодотворный период творчества живописца.
Художник наслаждается работой в Гурзуфе. С восходом солнца он обычно пишет утренний этюд, после завтрака работает над дневным, и в сумерках приступает к третьему — ночному. Вечерние улочки, духаны и лавочки с огнями и темными фигурами особенно вдохновляют художника. И так, пока он жил в Гурзуфе, проходил почти каждый день.
В 1910-е годы живописец увлекается декоративно-красочными натюрмортами. Большая их часть пишется именно в Гурзуфе. Особое место на этюдах Коровина часто занимают любимые им розы, нередко изображаемые на фоне моря. Он создаёт десятки этюдов с розами .
Константин Коровин. Ваза с цветами. 1910
А в Севастополе Константин Алексеевич, являющийся страстным рыболовом, пишет многочисленные натюрморты с рыбой.
Вначале Коровин бывает в «Саламбо» наездами, в 1914-1917 почти безвыездно живёт здесь , уезжает только на лето. Из времен года в Крыму он больше всего любит раннюю весну, когда у моря все распускается, а в горах еще лежит снег.
После революции 1917 года Коровин уже не вернётся в Гурзуф.
В 1922 году виллу национализируют. Сам художник в 1923 году эмигрирует в Париж, откуда пришлёт завещание – передать виллу «Саламбо» русским художникам.
К.А. Коровин скончается внезапно, на улице, от сердечного приступа 11 сентября 1939 года, когда над Парижем раздастся вой сирены, предвещающей фашистскую бомбардировку…
Не могу сказать, что память о пребывании Константина Алексеевича Коровина в Гурзуфе сегодня бережно сохраняется.
Вопрос функционирования музея великого русского художника остаётся открытым. Судя , по источникам в интернете, в ближайшие годы он вряд ли и решится — нет интересантов , да и меценаты перевелись, государственным институтам эта задача, похоже , оказалась непосильна…
Константин Коровин. Рыбачья бухта. Севастополь.1916
Но, вопреки всему , яркая симфония живописи Константина Коровина остаётся нам навсегда, даруя восторг и радость бытия, передавая ощущения трепета полуденного воздуха, яркости солнечных бликов, полынной горечи крымского ветра и озоновой свежести морских волн… всего того, что Великий Живописец называл “пением за жизнь”…
Источник
ðûìñêîå ñîëíöå Êîíñòàíòèíà Êîðîâèíà (Íàòàëüÿ Íèêîëàåâíà Ìàêñèìîâà)
Êîíñòàíòèíà Êîðîâèíà (1861-1939 ã. ã.) íàçûâàþò Ìîöàðòîì æèâîïèñè. È â ýòîì íåò è òåíè ïðåóâåëè÷åíèÿ, ïîòîìó ÷òî åãî êàðòèíû âûçûâàþò ÷óâñòâî âîñòîðãà ñâîèì íåïîäðàæàåìûì êîëîðèòîì, âñåïðîíèêàþùèì ñâåòîì è ðàäîñòüþ áûòèÿ
Ó÷åíèê À. Ê. Ñàâðàñîâà è Â. Ä. Ïîëåíîâà, îí íå ðàç ãîâîðèë, ÷òî ó íåãî «íåò íàïðàâëåíèÿ è íåò ìîäû», à â ñâîåì òâîð÷åñòâå îí ñòàðàåòñÿ ïåðåäàòü áåçóñëîâíóþ ðàäîñòü è êðàñîòó îêðóæàþùåãî ìèðà.
Ñîòðóäíè÷àÿ ñ èçâåñòíûì ìåöåíàòîì, ïðîìûøëåííèêîì Ñàââîé Èâàíîâè÷åì Ìàìîíòîâûì, æèâîïèñåö ïðèíèìàåò ó÷àñòèå â îôîðìëåíèè áîëåå òðåõ äåñÿòêîâ ïîñòàíîâîê Ðóññêîé ÷àñòíîé îïåðû, à âïîñëåäñòâèè óñïåøíî ñîòðóäíè÷àåò ñ Áîëüøèì è Ìàðèèíñêèì òåàòðàìè.
Êîíñòàíòèí Êîðîâèí — ÷åëîâåê ñàìûõ ðàçíîñòîðîííèõ òàëàíòîâ : ïåðâûé ðóññêèé õóäîæíèê-èìïðåññèîíèñò, äåêîðàòîð, àðõèòåêòîð, ïåäàãîã, ïèñàòåëü, îñòàâèâøèé íàì çàìå÷àòåëüíîå ëèòåðàòóðíîå íàñëåäñòâî…
Ñ èìåíåì Êîíñòàíòèíà Êîðîâèíà ñâÿçàíà ïîäìîñêîâíàÿ äà÷à Ïîëåíîâà. Ìíîãî ïëåíýðíûõ ðàáîò áóäåò íàïèñàíî â Îõîòèíî, ãäå õóäîæíèê â 1897 ãîäó ïîñòðîèò íåáîëüøîé äîì.  1880-õ ãîäàõ æèâîïèñåö íà÷èíàåò âûåçæàòü â Åâðîïó , â Ïàðèæ, ãäå çíàêîìèòñÿ ñ íîâåéøèìè òå÷åíèÿìè â èñêóññòâå, â 1890-å ïîáûâàåò íà Ðóññêîì Ñåâåðå.
Íî, ïîæàëóé, ñàìûå ÿðêèå è æèçíåðàäîñòíûå êàðòèíû Êîíñòàíòèí Êîðîâèí íàïèøåò â íà÷àëå ÕÕ âåêà â ñîëíå÷íîì Êðûìó.
Âïåðâûå õóäîæíèê ïîñåòèò Êðûì â 1889 ãîäó. Ê ýòîìó âðåìåíè ó íåãî ñëîæèòñÿ ñîáñòâåííàÿ òåõíèêà, êîòîðóþ ïîòîì íàçîâóò ðóññêèì èìïðåññèîíèçìîì òåõíèêà æèâûõ è ÿðêèõ êðàñîê, ñèëüíîãî ìàçêà, ñïîñîáíîãî çàïå÷àòëåòü íåóëîâèìûå ñîëíå÷íûå áëèêè êðûìñêîé ïðèðîäû è ìîðñêèõ ïåéçàæåé.
 1904 ãîäó Êîíñòàíòèí Êîðîâèí ïîáûâàåò â ãîñòÿõ ó äðóãà þíîñòè À. Ï. ×åõîâà â Ãóðçóôå, ãäå ïèñàòåëü èç ñêðîìíîé òàòàðñêîé ñàêëè ñäåëàåò ñåáå äîì.
Âîò òîãäà-òî õóäîæíèê è ïðèíèìàåò ðåøåíèå âûêóïèòü ó÷àñòîê çåìëè íåïîäàë¸êó îò äîìà À.Ï. ×åõîâà è ïîñòðîèòü ñîáñòâåííóþ âèëëó .  1911 ãîäó ñòðîèòåëüñòâî äîìà áóäåò çàâåðøåíî.
«Â Êðûìó, â Ãóðçóôå, ó ìîðÿ, ÿ ïîñòðîèë ñåáå äîì â ÷åòûðíàäöàòü êîìíàò. Äîì áûë õîðîøèé. Êîãäà âû ïðîñûïàëèñü, òî âèäåëè ðîçû ñ áàëêîíà è ñèíåå ìîðå.
Ñ òåððàñû áûëè âèäíû Îäàëàðû — äâå áîëüøèå ñêàëû, âûñòóïàþùèå èç ìîðÿ, «ïóñòûííûå ñêàëû»
Íà ñêàëàõ ýòèõ íèêòî íå æèë. Òîëüêî ñî ñâèñòîì ëåòàëè ñòðèæè. Òàì íå áûëî íè âîäû, íè ðàñòèòåëüíîñòè»- ïèñàë Ê.À. Êîðîâèí.
Âèëëó Êîíñòàíòèí Àëåêñååâè÷ íàçîâ¸ò «Ñàëàìáî» â ïàìÿòü î áàëåòå À. Ô. Àðåíäñà ïî ðîìàíó Ã. Ôëîáåðà, ê êîòîðîìó îí ðèñîâàë äåêîðàöèè äëÿ Áîëüøîãî òåàòðà.  äîìå ó Êîðîâèíà ïîáûâàëè ìíîãèå åãî çíàìåíèòûå ñîâðåìåííèêè àðòèñòû, ïèñàòåëè, õóäîæíèêè. Ñðåäè íèõ áûëè Ñóðèêîâ, Ðåïèí, Êóïðèí, Ìàìèí-Ñèáèðÿê, Ãîðüêèé. À îäíà èç äâóõ ñêàë Ãóðçóôà, ÷òî íàïðîòèâ äîìà Êîíñòàíòèíà Êîðîâèíà , áóäåò ïåðåèìåíîâàíà â ñêàëó Øàëÿïèíà åãî áîæåñòâåííîé êðàñîòû è ñèëû ãîëîñ êîãäà -òî çâó÷àë îòñþäà.
Ìàñòåðñêàÿ Êîíñòàíòèíà Àëåêñååâè÷à áûëà ñî âêóñîì è èçÿùåñòâîì îáñòàâëåíà — ñòàðèííàÿ òåìíî-êðàñíàÿ ìåáåëü, ñòåíû îòäåëàíû êîðè÷íåâûì äåðåâîì.
Íà áàëêîíå ìàñòåðñêîé Êîðîâèí ïèøåò íåñêîëüêî ïðåâîñõîäíûõ ýòþäîâ «Áàëêîí â Êðûìó», «Íà òåððàñå», «Âå÷åð. Èíòåðüåð» è ìíîæåñòâî äðóãèõ.
Ýòî — íåâåðîÿòíî ïëîäîòâîðíûé ïåðèîä òâîð÷åñòâà æèâîïèñöà.
Õóäîæíèê íàñëàæäàåòñÿ ðàáîòîé â Ãóðçóôå. Ñ âîñõîäîì ñîëíöà îí îáû÷íî ïèøåò óòðåííèé ýòþä, ïîñëå çàâòðàêà ðàáîòàåò íàä äíåâíûì, è â ñóìåðêàõ ïðèñòóïàåò ê òðåòüåìó — íî÷íîìó. Âå÷åðíèå óëî÷êè, äóõàíû è ëàâî÷êè ñ îãíÿìè è òåìíûìè ôèãóðàìè îñîáåííî âäîõíîâëÿþò õóäîæíèêà. È òàê, ïîêà îí æèë â Ãóðçóôå, ïðîõîäèë ïî÷òè êàæäûé äåíü.
 1910-å ãîäû æèâîïèñåö óâëåêàåòñÿ äåêîðàòèâíî-êðàñî÷íûìè íàòþðìîðòàìè. Áîëüøàÿ èõ ÷àñòü ïèøåòñÿ èìåííî â Ãóðçóôå. Îñîáîå ìåñòî íà ýòþäàõ Êîðîâèíà ÷àñòî çàíèìàþò ëþáèìûå èì ðîçû, íåðåäêî èçîáðàæàåìûå íà ôîíå ìîðÿ. Îí ñîçäà¸ò äåñÿòêè ýòþäîâ ñ ðîçàìè .
À â Ñåâàñòîïîëå Êîíñòàíòèí Àëåêñååâè÷, ÿâëÿþùèéñÿ ñòðàñòíûì ðûáîëîâîì, ïèøåò ìíîãî÷èñëåííûå íàòþðìîðòû ñ ðûáîé.
Âíà÷àëå Êîðîâèí áûâàåò â «Ñàëàìáî» íàåçäàìè, â 1914-1917 ïî÷òè áåçâûåçäíî æèâ¸ò çäåñü , óåçæàåò òîëüêî íà ëåòî. Èç âðåìåí ãîäà â Êðûìó îí áîëüøå âñåãî ëþáèò ðàííþþ âåñíó, êîãäà ó ìîðÿ âñå ðàñïóñêàåòñÿ, à â ãîðàõ åùå ëåæèò ñíåã.
Ïîñëå ðåâîëþöèè 1917 ãîäà Êîðîâèí óæå íå âåðí¸òñÿ â Ãóðçóô.
 1922 ãîäó âèëëó íàöèîíàëèçèðóþò. Ñàì õóäîæíèê â 1923 ãîäó ýìèãðèðóåò â Ïàðèæ, îòêóäà ïðèøë¸ò çàâåùàíèå ïåðåäàòü âèëëó «Ñàëàìáî» ðóññêèì õóäîæíèêàì.
Ê.À. Êîðîâèí ñêîí÷àåòñÿ âíåçàïíî, íà óëèöå, îò ñåðäå÷íîãî ïðèñòóïà 11 ñåíòÿáðÿ 1939 ãîäà, êîãäà íàä Ïàðèæåì ðàçäàñòñÿ âîé ñèðåíû, ïðåäâåùàþùåé ôàøèñòñêóþ áîìáàðäèðîâêó
Íå ìîãó ñêàçàòü, ÷òî ïàìÿòü î ïðåáûâàíèè Êîíñòàíòèíà Àëåêñååâè÷à Êîðîâèíà â Ãóðçóôå ñåãîäíÿ áåðåæíî ñîõðàíÿåòñÿ.
Âîïðîñ ôóíêöèîíèðîâàíèÿ ìóçåÿ âåëèêîãî ðóññêîãî õóäîæíèêà îñòà¸òñÿ îòêðûòûì. Ñóäÿ , ïî èñòî÷íèêàì â èíòåðíåòå, â áëèæàéøèå ãîäû îí âðÿä ëè è ðåøèòñÿ — íåò èíòåðåñàíòîâ , äà è ìåöåíàòû ïåðåâåëèñü, ãîñóäàðñòâåííûì èíñòèòóòàì ýòà çàäà÷à, ïîõîæå , îêàçàëàñü íåïîñèëüíà
Íî, âîïðåêè âñåìó , ÿðêàÿ ñèìôîíèÿ æèâîïèñè Êîíñòàíòèíà Êîðîâèíà îñòà¸òñÿ íàì íàâñåãäà, äàðóÿ âîñòîðã è ðàäîñòü áûòèÿ, ïåðåäàâàÿ îùóùåíèÿ òðåïåòà ïîëóäåííîãî âîçäóõà, ÿðêîñòè ñîëíå÷íûõ áëèêîâ, ïîëûííîé ãîðå÷è êðûìñêîãî âåòðà è îçîíîâîé ñâåæåñòè ìîðñêèõ âîëí âñåãî òîãî, ÷òî Âåëèêèé Æèâîïèñåö íàçûâàë ïåíèåì çà æèçíü
Ôîòî. Êîíñòàíòèí Êîðîâèí. Ãóðçóô. 1914
Ïðèñòàíü . Ãóðçóô. 1914
Источник
РОЗЫ К.КОРОВИНА В ГУРЗУФЕ — Легенды нашей эпохи
В искусстве нужно только … делать любимое.
Влюбляйтесь! Кто не умеет любить, художником не станет.
Передача радости и есть суть картины…
Константин Коровин
«В Крыму, в Гурзуфе, у моря, я построил себе дом в четырнадцать комнат. Дом был хороший. Когда вы просыпались, то видели розы с балкона и синее море», — так впоследствии вспоминал художник Константин Коровин.
Двухэтажная вилла начала строиться в 1910 году на месте старой харчевни. Строили дом по собственному проекту Коровина, который задумал его удобным и простым, с чёткими геометрическими формами, в духе конструктивизма, с большой верандой, впоследствии прозванной «сковородкой» из-за постоянного солнца на ней.
Надежда Комаровская, драматическая актриса, в которую тогда был влюблён Константин Коровин, вспоминала, что настоящей семьи, дома своего у них с Константином Алексеевичем все как-то не получалось. «Дай срок, Надюша, все устроится», успокаивал он ее. И повез в Гурзуф смотреть место, выбранное для виллы. Там прямо к морю сбегал пологий склон, цвели розы…
Всю зиму 1910 года Коровин был в Москве: пролежал в постели, медленно поправляясь после тяжелого тифа, подхваченного в полной крыс декорационной мастерской Большого театра. Надя выхаживала его. А с появлением первых признаков весны Константин Алексеевич, еще чуть живой, снова ринулся в Крым. Заказывал шторы, мебель, рояль. Сам красил столы и стулья в нужные цвета, развешивал по стенам привезенные из Москвы картины. И писал, писал новые холсты. Сирень и пионы, рыб и розы, белые паруса и Надю, щурившуюся на нежном весеннем солнце…
Для строительства художнику поставляли местный камень. Коровин сам окрашивал стены комнат, а после окончания строительства устанавливал в каждой комнате вазы и кувшины для букетов, приобретённые им за долгие годы собирательства.
А началась история дома Коровина в Гурзуфе со встречи с Антоном Павловичем Чеховым. В своих мемуарах Константин Алексеевич живо воспроизвёл это событие, бывшее в 1904 году на ялтинской Белой даче.
«Я показал Антону Павловичу… только что написанные в Крыму свои вещи, думая его немножко развлечь… Это были ночью спящие большие корабли… Он попросил меня оставить их. Я сказал ему, что хочу купить в Крыму маленький кусочек земли и построить себе здесь мастерскую, но не в Ялте, а где-нибудь около. «Маша, сказал он сестре, знаешь что, отдадим ему свой участок… Хотите, в Гурзуфе, у самых скал.. Я там жил два года, у самого моря… Только там очень море шумит, «вечно… И там есть маленький домик. Я буду рад, что вы возьмёте его. Я поблагодарил Антона Павловича, но и я у самого моря не смог бы жить… После я жил в Гурзуфе и построил себе там мастерскую. И из окна моего был виден домик у скалы, где когда-то жил Антон Павлович. Этот домик я часто воспроизводил в своих картинах. Розы… и на фоне моря интимно выделялся домик Антона Павловича. Он давал настроение далёкого края, и море шумело около бедного домика, где жила душа великого писателя, плохо понятого своим временем».
«В Крыму, в Гурзуфе, я нашел прекрасный кусок земли у самого моря,
купил его и построил дом, чудесный дом. Туда ко мне приезжали гости, мои приятели художники, артисты и многие все лето гостили у меня».
На протяжении 1910-1917 годов художник подолгу жил на даче «Саламбо» — так Коровин назвал её. «Саламбо» — название романа Густава Флобера о карфагенских страстях и одноимённого балета в Большом, к которому К.А.Коровин создал декорации.
Здесь, на даче «Саламбо», им были написаны «Гурзуф вечером» (1912), «Пристань в Гурзуфе» (1912), «Гурзуф» (1915), «Базар цветов в Гурзуфе» (1917), «Гурзуф» (1917). На этой даче бывали И.Е.Репин, Р.И.Суриков, А.М.Горький, А.И.Куприн, Д.Н.Мамин-Сибиряк, Ф.И.Шяляпин.
Из окон дома Коровина в его времена были видны и Адалары две скалы, которые настолько пленили Шаляпина, что он мечтал их купить, строя грандиозные планы возвести на них «Замок искусства», разбить сады на островках среди морской глади, к которым можно попасть через тоннель под водой. Проект остался неосуществлённым.
В это время Константин Коровин охотно использовал розы в портретах. И здесь они не просто декоративное пятно, красочное украшение интерьера, они подчеркивают характер человека, его состояние, настроение. Вот знаменитый «Портрет Ф.И. Шаляпина», созданный в 1911 году. Огромный букет роз в хрустальной вазе стоит на столе у открытого окна, намекая на артистичность, «художественность» натуры. Именно цветы, а не какой-нибудь другой предмет, находящийся на столе, являются необходимым элементом построения картины. Именно розы составляют часть образного решения портрета великого артиста. Портрет написан во Франции, в Виши, но так же сидел, бывало, Фёдор Иванович и на террасе коровинского дома в Гурзуфе («она была очень просторна и выходила к самому морю»), и розы там были обязательно — например, те, большую корзину которых, по воспоминаниям Константина Алексеевича, преподнесла Шаляпину, жившему в Гурзуфе на даче художника, некая знатная дама, владелица Суук-Су.
В мастерской Константина Алексеевича стояла старинная темно-красная мебель, стены были отделаны коричневым деревом. На балконе мастерской Коровиным написано несколько известных этюдов «Балкон в Крыму», «На террасе», «Вечер. Интерьер» и другие.
В конце XIX начале XX века Южный берег Крыма стал модным местом отдыха, особенно популярным у творческих людей.
И конечно, отдавали дань этому месту художники. Их любование южными красотами отразилось в сотнях полотен.
Однако никто не сравнится с Константином Коровиным по количеству картин, посвященных крымским розам.
Постройка Коровиным дачи в Гурзуфе совпала по времени с его новым увлечением натюрмортом. Мастер изображал букеты у окна, на террасе, комбинировал цветы и фрукты, вписывая композиции в большой прекрасный мир солнца, моря и пронзительного света. В «Розах» формула главного завета Коровина ученикам: «надо любить». Розы, воплотившие его крымское счастье, Коровин писал повсюду.
По воспоминаниям его возлюбленной Надежды Ивановны Комаровской, Коровин всегда очень тщательно подбирал вазы для букетов, для каждого свою, по форме, по массе, по цвету. Этого требовало его обострённое эстетическое чувство. В натюрмортах же розы затмевали всё, а вазы лишь условно намечались несколькими мазками. «В Гурзуфе он писал свои розы, то влажные от утреней зари, то пламенеющие на солнце», рассказывала Комаровская, отмечая, что в Крыму, особенно весной, в период цветения, Коровина обуревала «лихорадка вдохновения». Работал он очень быстро, менял холсты, когда утренний свет сменялся дневным, затем — вечерним. Писал с утра до вечера.
Композиции белых, палевых, нежно-алых и густо-бордовых роз наглядно представляли «гармонизацию всего строя цветовых отношений», добиваться которой Коровин советовал ученикам, не подбирая одну часть к другой, а стараясь охватить мотив целиком, больше поглядывая на натуру, чем на мольберт. В этих холстах отчетливо проступало восхищавшее учеников свойство Коровина, у которого «изумительная грация каждого движения переходила в какое-то душевно-пластическое чувство», зрительная тонкость отражалась в «изящном прикосновении кисти к холсту».
Коровин прекрасно чувствовал, как с возрастом, с переменой жизненной ситуации изменяется личное восприятие и почему уже невозможна прежняя тёмная гамма серебристо-дымчатых тонов. Иная музыка звучит в душе ничем не стесненного живописца, которому хочется развернуть холсты яркими драгоценными коврами, подчеркнуть ритмы громких радостных созвучий. Сам он хорошо понимает, почему «Розы» сейчас полнее всего выражают тему, вечно звучащую в его сердце. Мотив почти до неприличия банальный. А он и выбран именно поэтому. Потому что прекраснейший из цветков неоспорим в своём совершенстве, потому что эти царственные бутоны, эти нежные плотные свёртки тончайших лепестков пленяют и воодушевляют.
Розы всегда олицетворяли для Коровина радость, восторг перед жизнью. Поэтому он писал их и в счастливые моменты, и в тяжелейшие в войну, в революцию, в разруху. Они помогали ему жить.
Сегодня любой приезжающий в Гурзуф курортник в мае месяце обязательно обратит внимание на великолепные желтые розы, оплетающие арку входа в Дом творчества Художественного фонда, как теперь именуется бывшая дача. Другая такая же роза находится во дворе, внутри. Не так давно она стелилась по крыше находящихся рядом сараев, а теперь направлена на высокую вертикальную опору рядом с домом. Вид называется R. bansiae lutea, или роза Бэнкса, по имени английского ботаника Джозефа Бэнкса, который завез ее в числе других растений в Европу из Китая еще в конце XVIII века. В начале прошлого столетия эта старинная китайская роза была настолько распространена в Крыму, что практически не было ни одного двора или улицы на побережье, где бы она ни произрастала.
Достаточно взглянуть на толщину стволов этих лиан. Обеим уже по сто лет, и они до сих пор цветут каждую весну, наполняя воздух пьянящим ароматом. К сожалению, у нас нет документальных доказательств, что розы посажены самим художником, но то, что они его современницы, нет никакого сомнения».
«Наряду с этими двумя красавицами во дворе есть еще одна китайская роза, но уже белого цвета Fortuniana. Эта разновидность тоже найдена в Китае, где она растет в диком виде, ботаником Робертом Форчуном приблизительно в 1840 году. Ее плети достигают 12 метров, а в диаметре куст может разрастаться без обрезки до 3 метров. На Южном берегу Крыма сохранилось около двухсот экземпляров этого вида, возраст которых 100-150 лет.
Оба этих вида Bansia и Fortuniana — украшали пространство перед террасой дома, и возможно, именно о них писал Коровин, упоминая о розах под окном.
Источник
Источник